«Пря заведомая, старинная.
Нет виновного. Все невинные.»
Кто виноват в том, что мы не понимаем друг друга? Нам никогда не откроется внутренний мир другого человека во всей его красе, что ни говори. Это всегда было, это есть, это будет. Но сейчас к данной проблеме прибавляется еще и главный порок нашего времени – стремление все опростить, сократить, обобщить. Нам бы поскорее схватить мысль, фразу, проглотить, не разжевывая, — и бежать дальше. Проглотить книгу – и, не задумываясь, приняться за следующую. Вперед, скорее, опаздываем! А куда бежим, зачем? Тут уже как-то не важно.
Много ли событий, за которые можно ухватиться и «проглотить» в рассказе Достоевского «Кроткая»? Отнюдь, нет. Если вас интересует сюжет, он довольно прост: мужчина стоит перед гробом своей покончившей жизнь самоубийством жены, вспоминает историю их знакомства, пытается проанализировать причины ее поступка. Всё. Но это начало и конец. А внутри – самоанализ, беспощадный и не щадящий самого героя. И как заставить современного зрителя пройти через все эти круги самоанализа на пути к раскрытию главной идеи спектакля?
А выход найден: квест. Выход потрясающий и необычный. Для этого спектакля форма квеста дает возможность нам, зрителям, ждущим действие, шоу, развлечение, пройти вместе с героем весь психологический путь, приведший его жену, Кроткую (а автор дает нам шанс именовать ее именно так и никак иначе) к самоубийству и понять, кто же тут все-таки виноват.
«Так почему же она все-таки это сделала?!» — в полной темноте звучат первые слова спектакля. Комната, с которой начинается наше путешествие – кабинет прокурора, в котором активно допрашивают подсудимого. Здесь есть все: тяжелый стол, настольная лампа, ярко бьющая в глаза и заставляющая подсудимого сказать правду, материалы дела, графин с водой и, как ни странно, видеозаписи опроса свидетелей, информация с камер наблюдения. Да, мы в своем времени, со всеми современными технологиями. Но помогут ли они нам найти истину? Много ли изменилось в человеческой сущности со времен Достоевского?
Итак, мы присутствуем при допросе, причем допросе довольно жестоком. С криками, побоями, признаниями… Но Сергей Громов (исполнитель роль мужа, обвиняемого в самоубийстве жены) и не оправдывается. Он сам себя судит и соглашается во всем. Перед нами исповедь человека, искренне уверенного в своей вине. История его знакомства с женой. Он спас ее от мерзкого купца, женился по любви, честно признавая все свои недостатки и достоинства. И он стыдится этого! «Я ее измучил!» Но чем же ты ее измучил, милый сгорбившийся человечек, страдающий и искренне любящий свою жену? Что же ты сделал такого страшного, за что прокурор так жестоко расправляется с тобой?
Вторая комната, в которую приводят нас актеры, — улица. Два героя стоят возле стены, символизирующей ворота, возле которых муж делал предложение Кроткой, спасая ее от ненавистного замужества. Да, он признает, что был спасителем, тешит свое самолюбие. И неужели это так страшно? Но тут же его ошеломляет страшная мысль: «А кто был для нее тогда хуже – я аль купец?» Так, может, поэтому она это с собой сделала?! Каждая подобная мысль вызывает невероятную боль в душе мужа. Ну разве он виноват?
Идём дальше. Мы в той же комнате, но у другой стены – мы в баре. Но Игорь Гудеев больше не прокурор – он друг. И за кружкой пива вместе с Сергеем Громовым они обсуждают первые семейные шаги Кроткой и ее мужа. Нас приглашают к ним домой. Это некий островок отдыха для зрителей, способ отдохнуть эмоционально перед новыми открытиями.
Следующая комната – дом молодоженов. Нас приглашают войти, осмотреться. Комната пустая, только каменные стены. А нам так красочно рассказывают, мол, тут у меня касса, а тут – кровать, что невольно веришь. Да, они здесь. Мы просто их не видим. Новая порция самобичевания, да такая, что даже прокурор возмущается: «Ну хватит себя мучить!» Как же он ее любил! Как Сергей Громов передает мучения влюбленного человека, увидевшего первые хмурые, недовольные складки на лице любимой женщины! А между тем все не так. Его любовь растет, а ее – тает на глазах. Кругом непонимание, молчание и немой протест. Кроме того, Кроткая – не такая уж, оказывается, и кроткая! Она наступает, топает ногами, кричит, возмущается… А он все тот же – покладистый, мирный, любящий…
Идем дальше. Белая комната. Да-да, в прямом смысле белая: стены, потолок, занавески, стулья — все белое. Сергей Громов и Игорь Гудеев меняются ролями. Теперь Игорь Гудеев играет мужа, страдающего от подозрений в измене. В этой сцене – доказательства невинности Кроткой, детская радость мужа от веры в жену. Герои дерутся, танцуют, смотрят ее фотографии, говорят в унисон, спорят… Здесь всё переплелось: воспоминания, песни. Нам показывают видео, где Кроткая поет. Героя рассказа произведения очень удивило, когда он услышал, как его жена поет. Когда человек поет, он чувствует себя максимально раскованно и комфортно. Значит, ей стало хорошо рядом с ним? Значит, они стали ближе? Новые эпизод, озадачивающий зрителя: видео, на котором Кроткая поет. Да она и не такая уж и кроткая! А он – само очарование. Как ребенок, радуется, что она стала ближе. Но стала ли?
Мы возвращаемся обратно. Новая форма – театр теней. По ним мы понимаем, что перед нами стол, на котором лежит женщина под кружевным платком. Но, на самом деле, это не поза умершей – женщина обнажена, одна нога согнута. Опять-таки невольно задаешься вопросом: а Кроткая должна лежать в подобной позе? Теперь два героя составляют единое целое. Здесь больше нет прокуроров и подсудимых. Здесь единая личность, страдающая и молящая о понимании и любви. «Больше я ничего, ничего не спрошу у тебя, не отвечай мне ничего, не замечай меня вовсе, и только дай из угла смотреть на тебя, обрати меня в свою вещь, в собачонку…» А по тексту «она плакала». А в театре плакал Он. Он клялся и плакал. Он признавал ее власть над ним, он обещал ей дать все, что в его силах. Он падал и целовал ее ноги…
И последняя комната, как это ни странно, переносит нас на телеэкраны, мы — участники ток-шоу. Опять перемена ролей. Сергей Громов – снова муж. Нас уже провели по закоулкам души героя, а теперь – милости просим на игру. Все прекрасно себе представляют, как выглядит ток-шоу: стильный ведущий постоянно бегает с микрофоном возле своего гостя, улыбается на камеру, заигрывает со зрителями и останавливает аплодисменты с белоснежной улыбкой и робким жестом. Ничего не напоминает? А в конце слова, которых я очень ждала для полноты картины: «На сегодня все, берегите себя и своих близких».
Последние, самые важные, ранящие слова – а в такой показной манере. Это камень в наш огород, в наше общество. Разве не воспринимаем мы все так однообразно и фальшиво? Разве не смотрим с интересом на страдания других? Да. И когда видишь эту картину со стороны, ужасаешься. «На, положи очки, а то дорогие. Я тут кое-чего набросал, послушаем?» — взгляд ведущего на часы, уверенный кивок. И самые важные слова спектакля произносятся, как плохо разыгранная комедия, с фарсом, на публику: «Какая она тоненькая в гробу, как заострился носик! Ресницы лежат стрелками. И ведь как упала – ничего не размозжила, не сломала! Только одна эта «горстка крови». Десертная ложка то есть. Внутреннее сотрясение. Странная мысль: если бы можно было не хоронить? Потому что если ее унесут, то… о нет, унести почти невозможно! О, я ведь знаю, что ее должны унести, я не безумный и не брежу вовсе, напротив, никогда еще так ум не сиял, – но как же так опять никого в доме, опять две комнаты, и опять я один с закладами. Бред, бред, вот где бред! Измучил я ее – вот что!»
И под громкие овации ведущий и гость покидают ток-шоу. А вместе с ним и спектакль. Конец — что это? Способ разрядиться после тяжести? Упрек нам? Проба донести смысл на нашем языке? Каждый поймет его по-своему.
«Всё мертво, и всюду мертвецы. Одни только люди, а кругом них молчание – вот земля!»
Итак, о чем же спектакль? О нас. О пустоте. О поверхностности. О нежелании проникнуть вглубь вещей, а за нежеланием идет и невозможность. Но не будем так уже самокритичны: люди из века в век не могут понять друг друга, проблема не в нас. Проблема в человеческой природе вообще, и именно на наши плечи сейчас ложится этот груз ответственности.
И что следует из всего вышесказанного? Что Кроткая была не такой уж кроткой, а, скорее всего, имела довольно-таки нелегкий характер? Да. Муж любил ей по-настоящему? Конечно. Они не понимали друг друга? Безусловно. Но что из этого следует? Открывают ли нам эти факты саму суть?
А я все еще не понимаю, почему она спрыгнула! Кто же виноват?! А Вы, уважаемые читатели, понимаете?
«Кто бы что ни пел, что бы ни писал,
Тут для всех готов лишь один вокзал.
Хватит песни слушать любовные…
Нет невинных тут: все — виновные».
Алина Филимонова
